Вспоминая торжественную церемонию на пляжах Нормандии 11 месяцев назад, посвященную 80-летию высадки союзников (Дня Д), трудно не заметить контраст с сегодняшним днем. Та церемония была символом нерушимого альянса между Соединенными Штатами и Европой, их общей решимости противостоять «испытанию времен» и защищать Украину.

Тогда, стоя плечом к плечу с президентом Франции Эммануэлем Макроном, бывший президент США Джо Байден заявил, что НАТО «более сплочен, чем когда-либо», и пообещал, что «мы не уйдем, потому что если мы это сделаем, Украина будет покорена, и это не конец».

Вспоминая тех молодых людей из Канзас-Сити и Сент-Пола, которые 6 июня 1944 года высадились под шквальным огнем нацистов, и слушая слова, проводившие прямую параллель между их мужеством в защите свободы и борьбой против нового «тирана, стремящегося к господству», казалось, что этот альянс несокрушим.

Менее года назад трудно было представить, что столь многое, дорогое для многих, может так быстро рухнуть. И что 80-летие Дня Победы в Европе, отмечаемое в четверг, застанет многих европейцев в неуверенности, считать ли Америку Дональда Трампа союзником или противником.

«Это как ночь и день», — отметила в интервью бывший министр культуры Франции Рима Абдул-Малак. «Трамп занял все пространство в наших головах, и мир выглядит тревожно иначе».

Независимо от всего прочего, начало потенциального второго президентства Трампа ознаменовалось великим разрывом трансатлантических связей, которые принесли мир и процветание беспрецедентного масштаба и продолжительности по историческим меркам. Он словно нанес удар по послевоенному порядку; какой новый порядок возникнет из этого хаоса, пока неясно.

Конечно, резкие революции или контрреволюции — повторяющаяся тема в истории. Всего за четыре года до героической высадки союзников в Нормандии, размышляя над почти мгновенным поражением Франции от Вермахта Гитлера в июне 1940 года, французский поэт и писатель Поль Валери писал: «Мы находимся на ужасающем и непреодолимом склоне. Нет ничего, чего бы мы не могли бояться; мы можем бояться и представить почти все».

То же самое, вероятно, можно сказать и сегодня, даже в глобализированном мире. Определенности растворились, призраки воскресли. Страх распространился как в Европе, так и в США. Некоторые европейцы приобретают «чистые» телефоны без данных для поездок в Соединенные Штаты, как если бы они направлялись в Иран.

Действия Трампа, направленные против ведущих университетов, свободы слова, иностранных студентов, иммигрантов, судебной независимости и самой истины в погоне за, казалось бы, безграничной исполнительной властью, привели к разговорам о «полицейском государстве, принимающем форму», по словам Бруно Фукса, председателя комитета по иностранным делам Национального собрания Франции, после недавнего визита в Вашингтон.

«Это будет отличное телешоу», — сказал Трамп после публичного унижения президента Украины Владимира Зеленского в Белом доме. Если его Америка и установит автократию, то она будет сделана для телевидения. Мир, или большая его часть, был прикован к зрелищу, когда Трамп обвинял Зеленского в неблагодарности и риске развязать Третью мировую войну, сражаясь с агрессором, в то время как у него не было «карт на руках».

Это президентское выступление стало переломным моментом для Европы, где многие лидеры увидели в нем моральное отречение.

Несколько дней спустя, 5 марта, президент Макрон заявил: «Мир больше не может быть гарантирован на нашем континенте».

Трамп, следуя своей привычке колебаний, с тех пор пытался наладить отношения с Зеленским, одновременно выражая к нему неприязнь. Была подписана сделка по полезным ископаемым между США и Украиной, детали которой остаются туманными. Она, по-видимому, свяжет Америку с Украиной на некоторое время, даже если стремление Трампа к быстрому мирному соглашению застопорилось.

Европа, со своей стороны, не ждет следующего «финта» Трампа. Она увидела достаточно, чтобы решиться сбросить с себя «вассальный» статус, как назвал его вице-президент Джей Ди Вэнс, что стало одной из череды оскорблений в адрес союзников по НАТО. Одним из таких союзников, по словам Трампа, должен уступить ему Гренландию, а другой — смириться с поглощением Соединенными Штатами.

Вступая в должность нового канцлера Германии, Фридрих Мерц сразу же отправился в Париж на встречу с президентом Макроном. Оба лидера едины в стремлении к тому, что Мерц назвал «независимостью», а Макрон — «стратегической автономией» от Вашингтона, что является драматическим сдвигом. В статье для французской газеты Le Figaro они написали, что «никогда не примут навязанный мир и продолжат поддерживать Украину против российской агрессии».

Одна из обсуждаемых идей, как сообщила газета Le Monde, — это возвращение на пляжи высадки союзников спустя 80 лет после капитуляции Третьего Рейха для совместного фото, напоминающего фотографию Франсуа Миттерана и Гельмута Коля, бывших лидеров Франции и Германии, державшихся за руки на поле битвы Первой мировой войны под Верденом.

Эта фотография 1984 года, наряду со снимком канцлера Германии Вилли Брандта, преклонившего колени в 1970 году перед мемориалом Варшавского гетто, является одним из самых мощных символов возрождения объединяющейся Европы.

Франко-германский альянс всегда был двигателем Европейского Союза. Если он заработает на полную мощность, перевооружение Европы как военной державы, а также как хранителя ценностей, за которые Америка боролась во Второй мировой войне, представляется вполне вероятным в среднесрочной перспективе.

«Смелость, снова смелость, всегда смелость!» — воскликнул Жорж Жак Дантон, одна из ведущих фигур Французской революции. Как минимум, Трамп показал именно это. Люди словно загипнотизированы, впавшие в амнезический ступор от потока его выходок.

«Он — Павлов, а мы — собаки», — сказал недавно Дэвид Аксельрод, главный стратег успешных президентских кампаний Барака Обамы.

Европе придется ответить смелостью иного рода, если она хочет развить стратегическую мощь, соответствующую ее давнему статусу экономического гиганта. Германия, вынужденная историей демилитаризоваться, но осознающая, что эта позиция исчерпала себя, почти наверняка держит ключ к такой трансформации. Ей предстоит решить огромную задачу по осознанию последствий нового мира грубой силы, где правила и закон, похоже, обречены, по крайней мере на данный момент, играть меньшую роль.

Но Европа далеко не едина, несмотря на решимость в Париже и Берлине. Националистическая, антииммигрантская, антиклиматическая, антитрансгендерная волна, приведшая Трампа к власти, сильна и на континенте, где она усилила Виктора Орбана в Венгрии и Джорджу Мелони в Италии, среди прочих.

Растущие крайне правые партии, включая «Альтернативу для Германии» (АдГ) и «Национальное объединение» во Франции, отражают гнев европейцев, которые чувствуют себя невидимыми, изолированными, более бедными и игнорируемыми городскими элитами, точно так же, как их собратья в Америке.

Однако есть фундаментальное различие. Большая часть Европы знает, насколько хрупка свобода, насколько возможна диктатура, а вместе с ней и массовые убийства, благодаря коллективной памяти об ужасах XX века.

Именно для преодоления этого скатывания в жестокость, расизм и геноцид Соединенные Штаты, находясь далеко от Европы, но осознавая, что ее судьба касается всего человечества, отправили своих молодых людей сражаться во Франции в 1944 году. На американском кладбище в Нормандии 9389 могил — sobering мера их преданности.

В дни, недели и годы после размышлений Поля Валери в 1940 году Франция действительно уступила немыслимому. Я пишу сейчас из Виши, небольшого городка в центральной Франции, откуда авторитарный режим маршала Анри-Филиппа Петена управлял остатками Франции, сотрудничал с нацистскими хозяевами и депортировал более 70 000 евреев на смерть в лагеря Гитлера.

Таков был французский стыд в Виши, и то, как это разорвало ценности и идеалы Республики, что потребовались десятилетия, чтобы полностью противостоять правде. Название этого приятного курортного города, расположенного далеко от пляжей Нормандии, навсегда будет связано с позором.

В заключении своей монументальной книги «Вишистская Франция», которая помогла Франции глубже понять свой самый темный час, американский историк Роберт Пакстон пишет: «Действия оккупантов и оккупированных одинаково свидетельствуют о том, что наступают жестокие времена, когда для спасения самых глубоких ценностей нации необходимо ослушаться государства. Франция после 1940 года была одним из таких времен».

Эти слова кажутся особенно достойными размышления сегодня, спустя восемь десятилетий после того, как мир вернулся, при решающей помощи Америки, на разрушенный европейский континент.